Простите, а где здесь выход? — 5/4

Простите, а где здесь выход? — 5/4

Краткий путеводитель по Центральному Автовокзалу Тель-Авива — часть 3

Автор: 17.09.2013

Пятый этаж. Музей Идиша.

Для простоты ориентирования 4 и 5 этажи имеют по два уровня каждый. Теперь нет необходимости долго объяснять, в какой конкретно части пятого этажа находится ваш офис или магазин. Достаточно сказать: «Мы находимся на пятом этаже. На том, что ниже. Поэтому самый простой способ добраться до нас — это подняться на четвертый этаж на лифте и пройти по наклонному мосту. Но не забудьте, что вам нужен тот четвертый этаж, что выше, ведь только с него есть проход на тот пятый, что ниже…». По-моему, гениально и просто.

Этаж 5 и 5 ½ (так я буду для краткости называть тот пятый, что выше) связаны коротким пандусом, рядом с которым есть спуск на этаж 4 ½. К слову, этаж 5 ½ особо ничем не примечателен. Здесь, как водится, можно перекусить. Тут же находится  консультационный центр для людей, страдающих от миелодиспластического синдрома (МДС), и сертификационный центр пользователей Майкрософт. Я думаю, что любому, кто нашел этот центр, можно выдавать сертификат, вне зависимости от результатов теста.

Посередине этаж разделен мостом, уставленным вешалками с женским платьем из разряда “все по 100 шекелей” (около 15 долларов). По меркам Таханы – настоящая «золотая миля».  Невдалеке тату-салон и магазин пирсинга.

Этаж 5, в официальном гиде обозначенный как «Офисы и Туалеты», почти полностью отдан на откуп художникам. Чтобы объяснить, каким боком на вокзале появились художники, требуется сделать маленькое отступление. 10 лет назад район старого Яффо на юге Тель-Авива, несмотря на свое очень удачное расположение, был прибежищем нищих, наркоманов всех мастей и той части населения, которая живет на “узаконенную милостыню” – пособие по безработице. Квартиры там сдавались по цене просиженного матраса в северной части Тель-Авива. Чтобы как-то стимулировать развитие этой части города, было решено заселить район старого города кем-то, кто не принадлежит к категории «отбросы общества», но готов ходить с ними по одним лестничным клеткам.

Кому-то из мэрии пришла в голову идея предоставлять здесь площади в аренду художникам со значительными льготами, что и было сделано. Результат не заставил себя ждать: небогатые художники начали занимать под студии и галереи сначала лучшие площади, потом похуже, потом то, что осталось. Цены на недвижимость естественным образом подскочили, и беднота переместилась в районы подешевле. А Яффо превратился в центр творческой жизни Тель-Авива.

Очевидно, всем в Мерии очень понравился этот хитроумный ход, и три года назад, когда удалось накопить достаточное количество нуждающейся интеллигенции, они перенацелили свою артиллерию на Тахану, нажав на большую красную кнопку «А теперь художники делают рай из этой помойки». Но то ли заряд просвистел мимо, то ли творческому фону нужно больше времени, чтобы заполнить целый этаж, но за прошедшее с той поры время количество произведений искусства на квадратный метр площади здесь кардинально не изменилось. Коридоры слабо освещены; звуки, доносящиеся с нижнего этажа, угасают в вяжущей тишине. Окна большинства офисов, которые должны были превратиться в художественные мастерские и фотостудии, заклеены пожелтевшими страницами газет, и вряд ли это творческое переосмысление роли макулатуры в эпоху цифровых средств массовой информации.

За драпировкой одной из редких вымытых витрин теплится свет. Здесь работает центр социальной адаптации русскоязычных пенсионеров, переехавших в Израиль на ПМЖ. Здесь же висит объявление о наборе на курсы самосовершенствования и реклама вроде: «Молодые люди тоже приветствуются!», «Знакомства с интересными людьми и приятная компания гарантированы!». Невдалеке в пустынном пролете расположилась группа темнокожих ребят, погруженных в созерцание выцветшей афишы на соседней от них стене. Если не размахивать кошельком, то мимо можно проходить без опаски — знакомство с этими интересными людьми возможно только по вашей инициативе.

Следы творческой жизни появляются лишь у дальней стены этажа. Здесь располагается дизайн-студия lB Moonlab Studios, создающая декорации для местного телепроизводства. За невзрачной с виду витриной, украшенной кусками пенопласта и сиреневого бархата, находится небольшой зал студии. Из производственных фондов здесь есть цистерна с монтажной пеной, ведра с краской, из производственных сил — две улыбчивые девушки. В настоящее время они работают над декорациями для фильма про Шестидневную войну 1967 года. Девушки щебечут о чем-то, пока я рассматриваю занимающую три теннисных стола композицию, изображающую театр военных действий в микромасштабе. Серебрится песок, рассыпаясь по пустотелым холмам, от застывшей реки тянет свежим лаком. Пока здесь еще можно гулять. Но скоро работа будет закончена,и на эту мирную землю из монтажной пены придут танки и изроют ее своими пластиковыми гусеницами. А потом мы увидим это по телевизору.

Работа в студии не затихает: в скором времени, вероятно, будет сниматься реконструкция событий 1978 года, потом 1982, потом…. Не похоже, чтобы люди действительно хотели это прекратить,  поэтому монтажной пены и песка понадобится много.

— Да у нас здесь островок жизни! Вон там, правее, работают модные  фотографы (показывает пальцем на запыленную витрину), а здесь (указывает вперед) еще чья-то мастерская — они недавно въехали, мы еще не успели познакомиться.  В указанном ей направлении, выставив вперед бедро, стоит обернутый в  зеленое полотно женский манекен. При приближении оказывается, что полотно – это покрытые блестками листья капусты: они прикрывают только верхнюю часть манекена, тогда как нижняя белеет слегка обшарпанной наготой. Все обставлено так, будто здесь осуществляется чудовищный аграрный эксперимент.

В соседнем закоулке, через щель в двери, просматривается офис, выделяющийся из общей массы нормальным освещением. Стены забраны в стеллажи, заставленные глиняной утварью и статуэтками.  Среди горшков и глазированных вазочек, перешагивая через разнокалиберные орудия труда, пробирается невысокий кудрявый мужчина.

— «Хелло! Ай эм райтинг э гайд эбаут Тахана Мерказит фор туристс! Кэн ю тэлл ми самфинг интерестинг эбаут йоур плэйс?», — обращаюсь я к нему.

— «Из России, что ли? Ну что, Соня, рассказать ему что-нибудь?» — лицо мужчины растягивается в улыбке.

Слева в проеме между глиняными горшками появляется любопытное лицо в круглых очках.

— «А Вы не из Москвы?»

Хозяин этой студии керамики — Роман. Он уехал из Москвы в 1991 году и осел в Тель-Авиве. По образованию он краснодеревщик, но в настоящее время работает с глиной. Дерево в Израиле — не самый распространенный материал.

Роман рассказывает, что в 2007 году на месте старой автостанции собирались построить Академию Искусств, но строительство было отложено на неопределенный срок.

Видимо, по замыслу администрации города, пятый этаж автовокзала должен был стать центром притяжения молодых художников. Но сейчас здесь занятых павильонов по пальцам пересчитать.

— Вон там художники-концептуалисты, — Роман указывает пальцем в сторону капустного манекена. — Недавно взяли манекен и обернули его капустными листьями. Необычная работа.

— Да, я видел.

— Как ты видел, у них же закрыто?

— Так он снаружи стоит.

— Они его что, забыли? Украдут же!

Непохоже, чтобы манекеном кто-нибудь интересовался. Непохоже, чтобы здесь вообще кто-то ходил. И что вообще заставляет художников арендовать здесь студии?

Деньги. В Израиле большую часть арендной платы составляет земельный налог, и его снижение для представителей творческих профессий — это и есть та стимулирующая мера, которая способна превратить любую дыру в центр культурной жизни. Девушки из Мооnlab Studios арендуют здесь студию по цене 20 шекелей (примерно 6 долларов) в месяц за квадратный метр. Это очень мало. Волшебно мало. Так мало, что даже света в помещениях начинает казаться достаточно. Роману, помещение которого раза в 2 меньше, чем у Moonlab, аренда «встает» примерно в 400 — 500 шекелей — всего-то около 150 долларов в месяц.

— А справа у нас Музей Идиша. Жаль, хозяина сейчас нет, было бы здорово тебе туда зайти посмотреть.

Снаружи , сквозь прозрачную витрину, одну из немногих чистых на этаже, просматривается комнатка с письменным столом и полками, прогибающимися под глыбами расплетенных фолиантов.

Мы разговариваем еще какое-то время.

—   Ну что, пойдем в музей?

—   А хозяин разве вернулся?

—   Нет. Но он оставляет мне ключи, когда уходит.

Заходим в комнатку. Смотреть на нее изнутри оказывается еще менее интересно, чем снаружи. Те же стеллажи, те же молочные страницы, на письменном столе лежат очки и какой-то открытый том. Все на Идише. Отличный музей.

— Я, наверное, пойду.

— Подожди, давай еще сюда заглянем.

Роман открывает дверь в какой-то чулан. Мы заходим. Ощущение такое, будто провалился в колодец. Дальняя стена бесконечного зала теряется в лабиринте стеллажей. Свет, с трудом пробиваясь через взвесь кружащейся на уровне глаз пыли, набирает яркость, пока, уперевшись в пробитые на шестиметровой высоте окна, не начинает резать глаза. Еще выше, в белой дымке, выстроились в ряд будто вырубленные из единой массы бетонные перекрытия, удерживающие на себе верхние этажи автовокзала.

Общая площадь музея Идиша — четыреста квадратных метров, или сотни тысяч страниц, написанных и перечатанных на этом древнем языке. Кроме самого музея здесь работает мини-типография и театр Идиша. Чуть поодаль первые ряды стеллажей расступаются, и мы оказываемся перед импровизированной сценой. Задняя стена, выполняющая роль декорации, полностью составлена из книг и достигает в высоту человеческого роста. Она равномерно скругляется и,  в то же время, словно падает на актеров и зрителей. Создается впечатление, что от падения ее удерживают только благие помыслы построивших ее добровольцев. Здесь играются спектакли, естественно, непрофессионалами и, естественно, только на идише, часто проводятся семинары и концерты. Здесь же стоит исторически достоверный печатный станок, на котором печатаются афиши приближающихся концертов и мероприятий.

Мы обходим зал по кругу. Внезапно полоток начинает дрожать мелкой дрожью, которая через считанные секунды перерастает в настоящий гром. Дрожь перекидывается на стены: железобетонные перекрытия стонут от напряжения, стекла дрожат, все стеллажи ходят ходуном. Жмусь к стенке. Если уж есть вероятность быть погребенным под горой книг, хотелось бы, чтобы это были книги на родном мне языке.

— Автобусы… – Роман меланхолично перекладывает книги с полки на полку. — Когда строили пандусы, то клали асфальт прямо на бетонные плиты, не делая дополнительной изоляции. Хорошо, что автобусы этим путем ходят нечасто, иначе с концертами пришлось бы распрощаться…

Все, что находится в этом помещении, собрано, создано, и теперь поддерживается в относительном порядке одним человеком. Директор музея и единственный его постоянный сотрудник — бельгийский еврей, перебравшийся в Израиль еще в прошлом веке. Конечно, он никогда не отказывается от помощи добровольцев. Люди, желающие помочь, приходят, разбирают и раскладывают книги по полкам, убирают помещения, готовят зал к семинарам, спектаклям и концертам. Директор музея почти ничего им за это не платит, но, по словам Романа, у него всегда есть хорошая рыба, водка и достаточно радушия, чтобы предложить их своим помощникам.

В последнее время музей переживает не лучшие времена. Арендную плату рыбой и водкой в эпоху рыночной экономики больше не принимают, к тому же Музей Идиша не входит в объединение художников — здесь ведь не оборачивают манекены капустными листами. Поэтому его бельгийский основатель платит аренду по полной ставке – 200 шекелей за метр. В пересчете на площадь музея, это очень большие деньги. Та небольшая прибыль, которую приносят концерты и спектакли, как-то помогает музею держаться на плаву, но Роман говорит, что около года назад назад к директору пришли судебные приставы и начали описывать книги. В тот раз он нашел деньги, и книги ему вернули. Хорошо бы нашел и в этот.

Четвертый этаж. Филиппины.

Как и пятый, четвертый этаж разделен по уровням на 4 и 4 ½ . С 5-го этажа можно спуститься на 4-й или по пандусам, выстроенным вдоль левой стены, или на лифте. А вот с 5 ½ на 4 ½  — по эскалаторам, лестнице или общему связывающему пандусу, начинающемуся в середине этажа. Такие пандусы связывают все “полуэтажи” с 3-го по 5-й. При взгляде с улицы кажется, что здание сгибается под прямым углом, подразделяясь на два блока, а пандусы располагаются ровно на точке сгиба. При

такой удобной компоновке проблемы с их поиском возникнуть было не должно. В действительности же  все переходы, эскалаторы и лестницы внутри Таханы проложены наискось под разными углами, и те, которые находятся внутри блоков, и те, которые эти блоки связывают. Человеку, впервые попавшему на Тахану, поначалу кажется, что в этом здании нет вообще ни одного перехода, расположенного ровно вдоль или ровно поперек зала, в котором он находится. В действительности это не так, но их количество ничтожно мало, и если вы не страдаете боязнью неперпендикулярности, то лучше пользоваться теми, что есть.

Кому весь этот геометрический психоз только в радость, так это филлипинцам. Официальный план утверждает, что на четвертом этаже расположены магазины, и что отсюда отходят некоторые маршруты автобусов DAN. Все это — чистая правда, но, как и на любом карнавале, неофициальная часть – когда за партьерой фея начинает целоваться с ослом — намного интереснее.

Большая часть этажа заставлена киосками с восточными сувенирами, и улыбающиеся лица филиппинских продавцов по частоте появления в кадре проигрывают только статуэткам будды и ароматическим палочкам. Цены здесь щадящие, поэтому тот, для кого словосочетание «святая земля» религиозно обезличено, вполне может привезти себе из Израиля симпатичную статуэтку будды.

Рядом расположен довольно большой павильон с дешевой одеждой: цены на платья и брюки варьируются в диапазоне от 30 до 60 шекелей (10-20 долларов). Основные покупатели здесь – продавцы с верхних и нижних этажей, а также малообеспеченная часть населения из окружающих вокзал районов.

По соседству — магазин электронной техники и компьютерной мелочевки и обмен валюты, специализирующийся на  обмене шекелей на филлипинские песо и непальскую рупию. Он привлекает  внимание неоновой вывеской и непонятным курсом обмена чего-то на что-то. Но если зайти через тот же вход и сразу повернуть направо, то в выгороженном по соседству помещении можно обнаружить обычный обмен валюты с вменяемым курсом.

С площадки у входа “обменник” хорошо просматривается пятачок, выделенный русскоговорящим представителям торговли на Тахане. Они продают DVD на русском языке, и их названия — «Горячие киски» и «Знойные задницы — 6» — пышут жаром похлеще позолоченных “Ролексов”, продающихся в соседних филиппинских киосках. Отворачиваясь от витрины, (c отвращением и трепетом пересчитывая в уме карманную наличность), замечаешь за спиной, прямо напротив «Кисок», источник развлечений для верхней половины тела  – витрину книжной лавки с русскоязычным продавцом-хозяином. Магазинчик небольшой, и стены доверху заставлены уже читаными, или просто побывавшими в чьих-то руках, томиками. Взгляду букиниста зацепиться здесь будет не за что, а вот ностальгирущие по детективам Джеймса Чейза и любовным историям Джоан Коллинз из бабушкиной библиотеки, найдут над чем подышать пылью.

Обойдя магазин сзади, снова оказываешься в зоне влияния островных жителей. Некоторые здешние офисы переоборудованы в салоны красоты, из разноцветных вырезок на стенах которых видно, что филиппинки с четвертого этажа Таханы стараются следовать мировым трендам по части причесок и макияжа. Большинство же офисов занято туристическими фирмами, предлагающими туры в Непал и…. на Филиппины. Они очень празднично оформлены, и весь их вид, начиная от улыбающейся девушки угадайте-из-какой-страны и заканчивая плакатами, обещает счастье для каждого, чьи босые ступни погрузятся в бархатный песок угадайте-какой-страны.

У дальней от входа стены можно обнаружить кафе. Выбор блюд невелик: тушеная говядина, свинина и овощи, единственный на сегодня гарнир – рис, приготовленный особым способом. В числе соусов есть как обычный соевый из магазина, так и традиционный уксус. Уксус на Филиппинах — очень популярная приправа. В каждом селении есть свой особой рецепт его приготовления, поэтому в точности вкусы никогда не повторяются. Если повара в этом кафе верны традициям, то здешний уксус должен быть приготовлен по особому рецепту Центрального Автовокзала города Тель-Авив. Из традиционного, кроме уксуса, можно заказать жгучий перец, степень остроты которого не идет ни в какое сравнение с тем, каким он должен быть на самом деле.

В кафе сидят двое: хозяйка кафе и ее повар и официант в одном лице – обе филиппинки.  Хозяйка – в кофточке с глубоким декольте, крашеная в блондинку женщина за сорок. В Израиле она уже около десяти лет. Вторая  приехала три года назад. Обе очень приветливы и щедро раздают улыбки посетителям. Кроме меня посетитель еще один – пожилой израильтянин, темпераментом напоминающий Сильвио Берлускони. Он заливает женщин лучезарной улыбкой и не переставая жует какие-то листья, отрывая их – один за одним — прямо с ветки, которых у него в руке целый пучок. Филиппинка с декольте, которой он, несомненно, отдает предпочтение, говорит, что он ест Гат. Это местное растение, которое очень полезно для мужской потенции. Обе заразительно хихикают сказанному, а невозмутимый Берлускони продолжает поглощать Гат. Если он и правда помогает для потенции, то стол, за которым они все сидят, скоро должен приподняться над полом. Я заканчиваю обед, и израильтянин отщипывает мне на десерт пару листьев. Где еще попробуешь настоящего Гата? Жую горькие, суховатые, словно из них выдавили все соки, листья.

Тем временем, то ли под воздействием Гата, то ли решив, что филиппинка находится в подходящем расположении, Берлускони активизируется и предлагает купить хозяйке кафе в подарок белую кофточку на его выбор. Женщина улыбается и, вроде, не против. Берлускони делает следующий шаг в выбранном направлении и заявляет, что купит ей кофточку, если она пообещает надеть ее прямо сейчас и без лифчика. Филлипинки смеются. Сильвио, ничуть не смутившись, настаивает, попутно очищая от листьев еще одну ветку. Хозяйка отшучивается, предлагая подарить ей кофточку безо всяких условий, но Гат, похоже, сделал свое дело, и битва продлится до вечера. Я допиваю кофе, расплачиваюсь и собираюсь уходить. Жизнерадостный сердцеед предлагает мне пучок листьев в дорогу. Я отказываюсь и с сожалением оставляю эту милую компанию – двух смеющихся филлипинских женщин и Сильвио Берлускони, черт его знает как оказавшегося на Центральной Автостанции Тель-Авива с пучком Гата, который он, утроив силы, снова принимается трескать.